Главная » 2014»Март»20 » КАМЧАТСКИЙ ТЕАТР ДРАМЫ И КОМЕДИИ ГОТОВИТСЯ К МЕЖДУНАРОДНОМУ ДНЮ ТЕАТРА
17:17
КАМЧАТСКИЙ ТЕАТР ДРАМЫ И КОМЕДИИ ГОТОВИТСЯ К МЕЖДУНАРОДНОМУ ДНЮ ТЕАТРА
... Спектакль ставит главный режиссер Магнитогорского театра драмы Максим Кальсин. В театральных кругах он человек небезызвестный. Выпускник школы-студии МХАТ (мастерская народного артиста России Камы Гинкаса, режиссера московского ТЮЗа) в свое время именно на магнитогорской сцене Максим Георгиевич поставил свой дипломный спектакль «Полковник Птица», который сразу же стал явлением на театральном небосклоне и был отмечен наградой на международном театральном фестивале «Золотой витязь». Вторым совместным проектом магнитогорской драмы и режиссера стала постановка «Ромео и Джульетта». Она имела такой шумный успех, что руководство театра предложило Максиму Георгиевичу занять место главного режиссера, должность которого долгое время оставалась вакантной. И все эти годы параллельно основной работе Кальсин много трудится в качестве выездного режиссера. В его послужном списке постановки в Москве, Санкт-Петербурге, Самаре, Екатеринбурге, Омске, Хабаровске, Сеуле и других городах. А недавно в его творческой биографии появился Петропавловск-Камчатский… - Максим Георгиевич, как камчатский театр драмы оказался в ваших творческих планах? - Дело в том, что мы однокашники по школе-студии МХАТ с художественным руководителем камчатского театра Антоном Александровичем Коваленко, и он предложил мне поставить спектакль. Это первое. А второе, я очень давно хотел побывать на Камчатке. Заходил на сайт театра, когда он еще реконструировался, много читал о нем... - Давайте уточним: вам хотелось попасть сюда как в географическую точку или именно поработать в нашем театре? - А это счастливо совпало, поскольку других театров на Камчатке нет. - То есть, вы приняли предложение худрука, не зная ни театра, ни его творческого потенциала? - В принципе, да. Но я прилетал сюда до начала работы, посмотрел несколько спектаклей вживую, какие-то на видео, и у меня сложилось определенное представление о труппе. - Между тем в одном из интервью вы говорили, что ищете такой театр, который бы вам подходил и был симпатичен. Означает ли это, что наш театр оказался именно таким? - Тогда мы говорили о театре, где я мог бы работать главным режиссером, и конкретно о Магнитогорском театре драмы, с которым на тот период меня связывала достаточно долгая история и постановочная, и режиссерская. То есть, речь шла о театре, на котором, образно говоря, я мог бы жениться. - Сказано очень смело, впрочем, для вас это не в первой. Чего стоит хотя бы это ваше заявление, которое я нашел в интернете: «Тот кайф, который дает мне театр, несравним ни с чем, включая музыку, алкоголь и занятия любовью. По протяженности и силе эйфории я не знаю вещей, которые нравились бы мне больше. Театр – это сильнодействующий «наркотик». - Интернет – как вечная мерзлота, хранит все и всегда. Эта фраза из интервью десятилетней давности, когда я только-только начинал работать в театре. А на заре профессиональной юности ощущения, сами понимаете, гораздо острее. Так что в этом смысле нужно делать скидку и на время, и на возраст. Но между тем должен сказать, что по сути ничего не изменилось, потому что театр – это очень странная вещь. С одной стороны, довольно дурацкая – не побоюсь этого слова. Например, если на репетицию попадет человек, далекий от театра, он даже не поймет, что происходит. Какие-то люди что-то бубнят, прикидывают. Несколько ободранных стульев, обшарпанный стол, на котором обозначают то-то и то-то. Все очень невзрачно. Но в то же время театр – очень серьезная вещь. Он говорит о человеке и мире вещи, которые пытаются сказать философы в многостраничных томах на протяжении сотен лет. И, кроме того, театр обладает магией. Это сладкая отрава, тот самый «наркотик», который входит в кровь. Ведь и денег здесь больших нет, и покоя, но это необыкновенно затягивающее занятие. У меня вот не возникает нормального человеческого вопроса: почему я этим занимаюсь по 12 часов в сутки, тогда как платят мне за восемь? Почему я на репетиции репетирую, между репетициями думаю о следующей, после репетиции размышляю о том, как мы репетировали, и что я там не так сделал, ночью мне опять же снится репетиция, а с утра все начинается заново. То есть, это занятие всеобъемлющее, всепоглощающее. Например, у меня нет хобби. Потому что театр для меня все: ремесло, которое кормит меня и мою семью, судьба, в смысле духовного пути, и хобби, потому что мне здесь кайфово. И в этом смысле театр - тотальная вещь. - Максим Георгиевич, вы работали в театрах Москвы, Питера, Омска, Екатеринбурга и даже Сеула. Туда-то вас как занесло? - Одна корейская театральная компания, которая специализируется на мюзиклах, решила поставить чеховскую «Чайку» и обратилась к Гинкасу. А поскольку на тот момент маэстро был занят, он предложил кандидатуру своего ученика, то есть меня. Таким образом, Кама Миронович стал постановщиком спектакля, осуществлял его концепцию, а я был режиссером, который в этой концепции непосредственно работал с артистами и все выстраивал. Я там отработал три месяца, и для меня это был, конечно, изумительный опыт. - Но, наверное, были и сложности. Например, тот же языковой барьер? - Языковой барьер особенно не ощущался, потому что со мной работал прекрасный переводчик, который в свое время учился в России и прекрасно знал русский язык. Да к тому же в какой-то момент в репетиционный период подключается интуиция, и начинаешь понимать людей, даже не зная языка. Там сложности были другого рода. Это ведь юго-восточная Азия. Там совсем другие установки у людей, другие привычки, другие модели поведения. После возвращения из Кореи ощущение было такое, словно побывал на Марсе. Я уверен, если бы мне довелось три месяца отработать в Европе, ощущения были бы иные. Корея – совершенно обособленный мир. Необыкновенно доброжелательные и вежливые люди, и в то же время особенные. - Как восприняли зрители спектакль в постановке русского режиссера? - Тут очень интересная штука получилась. Я очень долго размышлял, зачем им нужен Чехов, для чего, и пришел вот к какому выводу. Помимо общего интереса к великой русской литературе, и, в частности, к русскому театру, у граждан Кореи наблюдается еще такой момент. В «Чайке» речь идет о свободе человека, поиске своего предназначения и о цене, которую человек платит за обретение этого предназначения. Эти вопросы не стояли перед корейским народом буквально до конца 80-х годов прошлого столетия, пока на волне так называемых бархатных революций в стране не начались демократические преобразования. А до этого это была страна с жестко расписанной жизненной иерархией, когда родители выбирали ребенку вуз, он в нем учился и дальше двигался по жизни, как трамвай по рельсам. Приобретение же свободы, в том числе и внутренней, вещь абсолютно для них незнакомая. Поэтому им так интересен западный опыт внутренней свободы человека, как с ней быть и какие опасности она таит. То есть, то, с чем Западная Европа и Россия имеют дело лет пятьсот, а то и тысячу, они только-только сейчас открывают. И в этом смысле я чувствовал себя там делегатом великой русской литературы и культуры в целом. - А чем был обусловлен выбор пьесы «Старший сын» в камчатском театре? - Театр – это всегда договор. Для режиссера необходимо, чтобы совпал его интерес с интересом театра. Поэтому я всегда предлагаю несколько абсолютно разноплановых вещей, но которые для меня одинаково любопытны. И на какой-то из них театр откликается. Что, собственно, случилось и в этот раз. Мною было предложено несколько пьес, в том числе «Старший сын», и его утвердили. - Выбор делала труппа или художественный руководитель театра? - Худрук. Это обычная практика. Но, возможно, когда-нибудь в своем театре в Магнитогорске я попробую отдать это на откуп труппы. Хотя предполагаю, что сделать это будет весьма сложно. Ведь вкусы у всех разные… Что же касается моего выбора, «Старший сын» для меня – вещь великая. На первый взгляд вроде бы заурядная советская пьеса, построена на советских реалиях, с узконаправленными разговорами, бытовыми деталями… Но она оказалась переведена на 80 языков и прошла буквально по всему миру! Это означает то, что в ней поднимаются какие-то действительно вечные в буквальном смысле слова проблемы. Начав работать над пьесой, я постепенно понимаю, почему собственно она стала не просто классикой советской драматургии, а мировой классикой. - Коль мы заговорили о классике. Спектакль будет представлен в авторской постановке или, как сейчас говорят, в собственном прочтении режиссера?.. - В какой-то степени собственное прочтение режиссера будет присутствовать, ведь мы живем сейчас, и наш взгляд на материал полувековой давности отличается. Это НАШ взгляд. А что касается формы, здесь изменений не будет. Это русский классический театр и те возможности, которые для этого дает пьеса, та глубина характеров и их яркость, степень проработки драматургом каждой сцены – это уже само по себе новое. Это бы ухватить. - В одном из интервью вы говорили, что, несмотря на богатство русской классики, современный театр обречен на новых авторов… - Я в этом убежден по многим причинам, хотя вижу в этом и определенную сложность. Во-первых, нельзя есть только торт, от этого портится желудок. А классики – Шекспир, Чехов и другие – именно торт. Во-вторых, существует у театра культурологическая миссия – открывать новых авторов, помогать новым Шекспирам, потому что если им не помогать, никто про них не узнает. А все эти разговоры, типа: талант, как цветок, пробьется через асфальт – они от лукавого. И, в-третьих, театр должен опасаться стать музеем. У него совершенно иные функции. Да, современные авторы часто косноязычны, плохо знают театр, недостаточно талантливы, но они говорят про современные конфликты, обозначают болевые точки. И в этом смысле это лаборатория, выработка взгляда на современный мир. И театр, для того, чтобы оставаться актуальным, должен заниматься современностью. Да, это очень тяжелая и неблагодарная работа – прочитать 100 пьес и найти хотя бы 10, которые имеют право на жизнь. А из этих 10 отобрать две, которые, может быть, когда-нибудь можно будет поставить. Эта работа сродни ассенизации, но она необходима. К тому же я убежден, что Шескпиры есть. Им надо просто помочь. И мне в принципе это интересно.
Беседовал Матвей Каргин Фото автора МАТЕРИАЛ ПРЕДОСТАВЛЕН ГАЗЕТОЙ "ГРАНИЦА РОССИИ. СЕВЕРО-ВОСТОК", № 10 (4235) ОТ 12-18 МАРТА 2014
